Сегодняшняя политическая ситуация в стране (рассматривается именно языковой аспект) напоминает некоторый склизкий нарост в виде навязчивого проекта сделать нашу украинскую историю тотальным некрополем украинцев. Это своего рода «мантры» о трехвековой оккупации Украины, об украинцах «настоящих», «ненастоящих» и «пришлых», украинский дубляж передач на русском с обязательной долей вещания на украинском языке, требования извиниться или заплатить за сталинские репрессии и много такого прочего. Здесь же можно рассматривать и модулирование информационного потока ряда каналов — все негативное имеет отношение к России, русскоязычности, русской истории…

Украина и украинцы страдают от «молота» мифов — каждый его удар отбивает кусочек нашей идентичности в угоду, прежде всего, внешнеполитическим целям как части украинской элиты, так и ряда иностранных государств. Пришедшие к власти национал-экстремисты навязали нам свое правление и пытаются под видом демократических изменений нам же навязать свои идеи. Не делая ничего для расширения конкурентоспособности украиноязычной сферы, они пытаются убедить народ Украины в том, что говорить и писать по-русски — это, мол, предательство по отношению к украинской независимости.

Три века подряд мы якобы подвергались колонизации и порой даже геноциду, наш народ якобы «одурманен». Этот вектор неизбежно приводит к парадоксу — народ не хочет учить «родной» язык. Ведь чем агрессивнее внутренняя политика и оскорбительнее риторика националистов, чем больше дефицит реальных действий по развитию украинского языка, тем быстрее снижается его привлекательность. Некоторые националисты сегодня жалуются, что после недолгого периода украинский вновь исчез даже из сферы обслуживания в Киеве. И здесь видится первая проблема — украинский язык фактически принесен в жертву антироссийской и антирусской политике.

То есть нынешняя власть вместо развития и распространения украинского занимается вытеснением русского. Задача бесперспективная, потому что русскоговорящие украинцы осознали осенью 2004 г угрозу для себя в собственной стране и сделали первые шаги для политической самозащиты. И это чревато. Да, некоторые русскоязычные «оранжевых» взглядов решили попытаться говорить на украинском, но автор лично знает многих украиноязычных «синих» взглядов, принципиально переставших разговаривать на украинском. Это ненормальная, но очень показательная ситуация.

К счастью, в нашем научном и политическом истеблишменте появилась небольшая часть «европейцев», и уже предпринимаются некоторые робкие попытки к тому, чтобы мы перестали, наконец, служа посмешищем всему миру, считать себя потомками Аттилы. Не надо придумывать себе героическую историю. Это в XXI веке смешно и даже опасно. Можно остаться на вечной периферии, если ученый мир и пресса других стран обоснованно заклеймят нас мракобесами. Мне кажется, что историческая проблема украинского языка состоит в том, что он никогда в полной мере не был урбанизированным языком. Есть в нашей истории, конечно, уникальный переходной вариант – не город, не село, но Сечь. Однако достаточно очевидно и то, что язык, на котором говорили запорожцы, был столь же далек от современного украинского, как и русский Радищева от современного русского.

Думается, встревать в крайности, отстаивать один или другой миф — от «польско-русского суржика» до «живого языка Киевской Руси» — бессмысленно. Точно можно сказать одно — украинский язык является отдельным от русского и польского.

Взглянем в историю. Украинский язык начал формироваться в далекие XIV— XVII века. Главной составляющей идентичности наших самых прямых предков было православие, отличавшее их от поляков, которые называли запорожцев просто беглыми холопами и разбойниками, но в меру усиления Сечи все больше считались с ними, меняя в своем мировосприятии «беглый холоп» на «военный союзник». Основы для возрождения или скорее создания государства «руських» кроме Сечи, не было, и быть не могло. Ни один запорожский гетман, ни до, ни после войны за независимость не провозглашал себя претендентом на «киевский княжеский стол». Скорее они хотели быть просто православными, говорящими на «местном» «русском» языке, и не желали быть польскими подданными, как впрочем, и другими подданными. Никто из них по этой причине (тот же Хмельницкий — с огромным скрипом) не стремился под высокую руку строивших «Третий Рим» московских базилевсов, выглядевших как старые иконы в церкви.

Однако наше первое государство — плоть от плоти эпохи религиозных войн. И заслуга запорожцев прежде всего в том, что Турция и ее вассалы не захватили всю Восточную Европу. Но ведь казаки участвовали и в своеобразных «крестовых походах» Польши, стремившейся захватить, московский трон, и с крымским ханством пребывали в отношениях любви — ненависти, и роднились с молдавскими господарями. В общем, не было это последовательной, классовой и национально-освободительной борьбой. И никакими стенаниями по «древнему государству», как учат украинские учебники, попытками его восстановить этот процесс тоже не был. Тем не менее, ходившие весь XVI век походами «на Украину» казаки были к середине XVII века готовы оплодотворить еще одну национальную матрицу, строившуюся по принципу построения всех настоящих наций в классическом европейском понимании, — снизу.

Пересказывать историю нашей войны за независимость смысла нет. В конце концов, раз уж казаки не могли ни выдвинуть, ни пригласить править собой какого-либо иного государя (единственный способ узаконить победу сепаратизма в то время!), кроме православного,- самую широкую автономию согласился предоставить им московский Правитель. И здесь сразу же проявился первый крупный недостаток — подписанный с Польшей мир оставил половину украинских земель под Польшей. И это притом, что казакам были важны в первую очередь свои, а не холопские вольности! Во многом именно с этим обстоятельством связана гражданская: война (Руина) и упадок запорожского казачества, а с ним — первой украинской государственности.

В конце ХVII и в ХVIII в. запорожские «лыцари» и их потомки стали российскими дворянами, у них появился новый «панский» язык — переживший реформу очищенный от архаизмов, удалившийся от украинского — русский. Этого могло бы не произойти, если бы не Петр I, сделавший из Московии Россию, выдернувший ее из отсталости, тем самым оставив запорожцев в XVII веке. Несмотря на то, что многие украинцы внесли в модернизацию России огромный вклад, сами они как народ стали неконкурентоспособными: перестав испытывать необходимость в государственности, элита перестала бороться за «вольности» для всех, выторговав их для себя. Новое панство, бывшее если не ровней, то побратимами крестьянам, отдалилось от своего народа и с увлечением закрепощало его.

Мы в этом не уникальны — так поступили и чешско-богемские дворяне, ставшие вассалами Габсбургов, то же происходило и на Балканах, чуть позже — в Италии, в Шотландии и Ирландии. Империи — сильные монархии перестраивали пространство, заваленное руинами феодализма.

Украинский язык как литературный возрождает в XIX веке российский офицер и даже друг царя Котляревский. Жестокое подавление польского восстания 1830 г., зверства (как карателей, так и повстанцев) побуждают в правобережной шляхте чувство «инаковости». Помещики переодеваются бандуристами, перестраивают усадьбы в форме куреней. В киевском университете Св.Владимира впервые встречаются дети украинцев — российских дворян и украинцев — польских шляхтичей. Около полувека прошло после ликвидации Сечи — и вот новый виток украинства, теперь встроившегося в российский либерализм и весну народов в Европе.

Современное уже нам украинство куется в этих кружках и обществах, наивных панславянских идеях, детского уровня политических интригах. В этой среде некоторое, но критически важное время «варится» первый настоящий представитель по-настоящему угнетенного класса — крестьянин Тарас Шевченко, талантливый художник и поэт.

Возможно, рано или поздно из этого движения вызрел бы определенный заговор и восстание с целью создания украинской республики. Но… Россия снова делает рывок вперед: в 1861 г. отменено крепостное право. Империю охватывает буржуазный зуд — как сегодня у нас потребительский. Вопросы самоопределения вновь сдвинуты на второй план. Однако «малороссийский» язык сочтен все-таки опасным, он своим существованием; (пусть даже как игра группы дворян и разночинцев) расшатывает основы легитимности царя «всей Великой, Белой и Малой», а пуще всего опасен тем, что прививает русским либералам историческую традицию – запорожскую, республиканскую. Это ошибка самодержавия. Украинский язык не исключено, все более терял бы своих носителей, если бы над ним и далее смеялись. Но когда его запретили — он стал политическим явлением. Получившая некоторую автономию после 1948 г. Галичина, несмотря на доминирование поляков, становится в период молчания украинской типографией, и поделать с этим никто ничего не может. «Украинская ересь» разрастается, появляется уже весомая литературная традиция, общества и политические партии. Малейшее ослабление режима – и Украинское государство, пусть и как автономия сначала, грозило восстановиться на карте в пределах подписанных Хмельницким договоров.

Но такой мировой катастрофы, как в 1917 г., никто не ожидал, и потому, увы, Украинское государство не получилось. Мудрость приходит только с опытом, а им из тогдашних лидеров не обладал практически никто. А многие не обладали, и просто здравым смыслом. Зато появляется УССР, в которой государственный язык наряду с русским — украинский! Впервые в истории. В 20-е и в начале 30-х гг. украинский язык переживает эпоху расцвета. Миллионы учат украинский — он ассоциируется с текущими и грядущими победами, с индустриализацией, со свободой. Что же произошло? Все достаточно просто. Современные украинские националисты пугают Лениным детей, но ведь у «нерусских» народов империи не было лучшего друга в истории, чем Ильич. Ленин нарезал всем «национальным» республикам огромные территории вне условных этнографических пределов.

Большевики ненавидели царскую Россию и отказались от ее культурно-языковой политики так же, как от института брака и множества других общественных институтов. После десятилетий в эмиграции по-настоящему родными для большевиков стали немецкий и английский. Более того, значительная часть большевиков не принадлежали к этническим русским и не могли простить симпатий царизма к «черносотенству». Новый режим дал украинцам — всем, а не только «элите» — возможность сделать огромный шаг вперед.

Почему же между 33-м и 36-м гг., украинское Возрождение было расстреляно, а значительная часть народа уморена голодом? Потому что украинцы, как обычно, все делают по-своему. Это раз. Потому что Сталин сознательно уничтожил все и всех, что было связано с периодом революции, а также намеревался (и преуспел) превратить страну в промышленное государство с современной военной машиной, любой ценой в сверхкраткие сроки. Это два.

Украинские коммунисты решили строить свой коммунизм, совместив его с широкой автономией (вплоть до пугающего порога независимости), и творчески развивать украинскую культуру. Это так и называлось — национал-коммунизм. В середине 30-х гг. национал-коммунизм был разгромлен, украинский «середняк» и «кулак», база возможной контрреволюции со стороны нэпманов, ликвидирован, под украинством и украинским языком начали подозревать «контру» (и не всегда безосновательно), что и объяснимо. Но запрещать, естественно, не запрещали. Подвергали цензуре, технически модулировали, с тем, чтобы был как можно больше похож на русский. Но где искусственное, а где естественное заимствование из дважды вырывавшейся вперед русской культуры и ее языка, всегда очень трудно определить.

Однако главной трагедией украинского языка стало новое вытеснение его из городов, впервые начавших относиться к нему с благосклонностью. К сожалению, в неоцаристской по антуражу сталинской империи украинский вновь стал бедным родственником.

При этом Сталин способствовал, в частности, созданию настоящего культа «народника – социалиста» Шевченко, а во время войны, не на шутку испугавшись возможности нелояльности украинцев, ввел орден Богдана Хмельницкого, сделал еще множество символических шагов… Но главное — присоединил к Украине этнографически преимущественно украинские («русинские» — за века раздела вызрело определенное субэтничное разделение) польские земли, впервые в состав Украинского государства вошли потерянные еще князьями Закарпатье и Буковина.

При Хрущеве, завершившем территориальное формирование Украины (передача Крыма), и Брежневе закрепилось положение вещей, создавшееся после разгрома национал — коммунизма, сбалансированное демографическими изменениями и территориальными послевоенными приращениями. Русский стал языком высшего образования, преимущественно языком городов, прессы, искусства. Нет, украинский не забывали — тиражи украиноязычной (оригинальной и переводной) литературы были выше, чем сегодня, качество преподавания языка в школе — лучше, но конъюнктурным языком украинский не был.

Лично я (это, кстати, известный феномен) многих зарубежных классиков прочел именно на украинском языке. Сравните сегодня – лавка на киевском вокзале, лежит дорогущий томик Анджея Сапковского, перевод на украинский – но кто его купит, ведь все уже давно прочли на русском! Разве что польский турист — показать дома знакомым…

Действующий Закон о государственном языке, предоставивший этот статус одному языку, украинскому, принят еще в перестроечной УССР. Украинское самостийничество, как и в эпоху Российской империи, было во многом неотъемлемой частью русско-советского перестроечного движения. В уникальный исторический момент этот факт привел к установлению Украинского государства — и что еще более удивительно — демократическим путем.

Но какой инструментарий существовал тогда у тех политиков, которые начали процесс украинизации? Один теле и радиоканал, несколько газет и журналов, почти любительские по уровню новые издательства, Союз писателей… Все это не могло существовать без серьезной государственной поддержки. Но в том-то и причина катастрофы украинизаторского курса ранних девяностых. В истории нет примеров, когда бы новая языковая идентичность удачно выстраивалась сверху, ведь для сравнительного большинства граждан Украины украинский язык был в лучшем случае вторым. Истории успеха вообще можно пересчитать по пальцам:

Между 1848-м и 1914 г. языковой фактор в Восточной и Центральной Европе был тесно связан с борьбой против империй, за национальное государство. То есть языковая идентичность строилась снизу.

Так же и в других странах.

В 50-е гг. уникальный пример продемонстрировал Израиль — мертвый язык иврит был возрожден как общий (потому что до этого он был «ничьим», максимум языком религиозных текстов) для всех израильтян из разных стран.

Известен пример Чехии, Где группа интеллектуалов, а в то время почти абсолютное большинство чехов говорили по-немецки, договорилась общаться между собой по-чешски. Но сам процесс занял около полувека, и его финальная фаза в сороковых годах косвенно привела к отторжению немецко-культурных Судетов к рейху и ликвидации немцами Чехословакии.

Почти полностью в свое время исчез норвежский — для его воссоздания норвежцам (когда им удалось установить, чем же они все-таки отличаются от датчан) понадобилось два века, но версий языка до сих пор две, и обе — государственные.

В Ирландии гаэльский намеренно уничтожался англичанами, но при этом независимая Ирландия, не отказавшись от английского, трепетно и кропотливо воссоздавала язык.

В Украине все было сделано неправильно. Так, в мире практически отсутствуют примеры успешных историй государственности бывших частей империи, которые отторгли бы язык империи, получивший распространение и ставший родным значительной части честного населения.

Поэтому первое условие возрождения языка — это отказ от противопоставления, что хорошо на первых порах для формирования нового государства, но может оказаться катастрофой для его базовой культуры. Конкуренция, бесспорно необходима, а вот противопоставление, привязка к языку политического фактора всегда приводила к катастрофе. Одно дело, если бы, например, Западная Монголия отделилась от Восточной! Монгольский — не язык империи, от него не зависит включенность в мировое пространство культуры, информации, экономики. А вот русский, английский, французский, испанский — совсем другая история. Диплом, полученный в пределах британского Содружества, чтят почти так же, как британский. Это только один пример. У нас начали записыванием Гоголя в иностранные писатели. Это все равно, что записывать ирландца Джеймса Джойса (практически единственный мировой гений Ирландии в литературе) в британские писатели на основании того, что он писал по-английски.

Второе условие возрождения — преференции для издательств, телекомпаний, прессы, авторов, работающих на подлежащем возрождению языке, прежде всего — льготы налоговые. У нас практически этого нет и в помине, государство пытается действовать силой, что вызывает отторжение и у работников этой сферы, и у зрителей. Тем более что быстро развивающаяся Россия «делает это» в четвертый раз, вырываясь вперед. При меньшей «демократии» с качеством «текста» — медийного, литературного, кинематографического, с государственной поддержкой и уровнем издательского бизнеса у соседей дела обстоят куда лучше.

Третье — это популярная литература и популярный кинематограф на подлежащем возрождению языке. С этим у нас дела обстоят хуже некуда. Несмотря на то, что некоторое количество современных украиноязычных писателей все-таки предстало за пятнадцать лет перед общественностью, зрелище это довольно жалкое. На сегодняшний день, к сожалению, большинство из них обладают глубокой провинциальной ментальностью, оправдывая столь трагический стереотип, сложившийся в постсталинскую эпоху. Их видение Украины — это депрессивная территории с псевдокультурой суржика, а единственная ценность, продвигаемая произведениями, — это ксенофобия в союзе с воинствующим «хуторянством». Практически нет ни жизнеутверждающей фантастики, ни тонкого детектива, ни моралистической новеллы (здесь пару исключений есть), ни приключенческой готики — всего того, что характеризует современную мировую литературу.

Впрочем, что это за «писатели», становится ясно, когда из-под их пера появляются письма «против блатняка и попсы» или приезда в Украину Лукашенко. Ведь ни первое, ни второе никак не способствует популярности украинского языка — ни один роман или фильм на украинском за пятнадцать лет не получил того, что можно было бы назвать «оглушительным успехом».
Четвертое и главное условие — это хорошее образование на языке, подлежащем возрождению. С нуля из известных украинских и укаинско — культурных вузов была создана фактически только одна «Могалянка», и, надо сказать, что, несмотря на идеологические споры, ее выпускники — преимущественно толерантные сограждане, с европейским складом ума. Все это капля в море мракобесия и профанации, над которым возвышаются лишь островки цивилизации, возникшие безо всякой государственной помощи. Кризис и отсталость нашей системы высшего образования — одновременно и кризис украинского языка, потеря им тех позиций, которые он имел даже в УССР, когда был живым языком части подлинной интеллигенции и настоящей литературы.

Сегодня стараниями «патриотов» он превращен в язык государственного чиновника, априори вызывающий отторжение, потому что если поставить все с ног на голову, то именно к голове приливает кровь…

Украинский язык еще можно спасти. Главное — отказаться от принуждения и профанации, которые отбрасывают нашу страну назад в развитии, вырывают нашу маленькую и хрупкую цивилизацию из мирового контекста. Необходимо научиться тратить государственные деньги «на культуру», а не на никому не нужный некрополь на Печерске. За 700 млн. долл. в каждом районе (их у нас немногим более 800, т.е. почти по 1 млн. на район вышло бы!) можно было бы создать сверхсовременные центры по бесплатному изучению украинского языка (кстати, совместить с центрами сдачи стандартизированного школьного теста). Или скупить для государства самые главные связанные с украинцами памятники культуры и истории. А вообще от государственных денег надо как можно увереннее отказываться: в пакете с государством всегда получаешь нечто ненужное и конфликтное. Пересмотреть курс литературы в школе — чтобы не обеднять его, отдавая своих гениев другим государствам. Оставить в покое русский язык, русскоязычных и Россию — защищать и развивать первый должны сами русскоязычные общины, пользуясь правами, которые обязалась им дать Украина.

Среди русскоязычных всегда столько же украинских патриотов, сколько и среди украиноязычных, потому что этот фактор не прерывает с «язычностью» в какой-либо связи. Что касается России, то она никуда не денется — будет процветать. Будем мы умны — воспользуемся этим, нет – Россия, вернувшаяся к парадигме дипломатии середины XIX века, особо переживать не станет.
Главное — помнить, что, решив возродить украинский язык (а не притеснить русский), мы принялись бы за по-настоящему достойное, но и абсолютно неблагодарное (по крайней мере, на первых порах) дело. Уже столько всего поломано и испорчено, что нам нужно быть крайне осторожными и толерантными, чтобы не быть обвиненными в потакании ксенофобии и даже «планам НАТО» (по отторжению Украины от России), с которыми нынешние «патриоты» столь неосторожно связали себя в массовом сознании.

Мы должны понимать, что формирование новой языковой идентичности в двухкультурном, сложившемся таким за три века государстве — это процесс, который займет до полувека и не должен при этом никак быть связан с репрессивным аппаратом государства, но лишь с общественной и коммерческой деятельностью.

И, может, тогда дети детей, изувеченных нынешней языковой политикой, не умеющих грамотно писать ни по-украински, ни по-русски, с ценностной кашей в голове, с теми представлениями о патриотизме, которые привели к краху Югославию или Судеты — к отделению, станут Европейцами, знающими два родных языка и мировой «лингва франка» — английский. Европейцами, перед которыми, будет прилавок самой разной и качественной литературы на украинском и русском. Европейцами, которые гордились бы своими писателями, известными массам за пределами страны, своими продюсерами и режиссерами. Европейцами, которые славились бы своим бережным отношением к собственной истории и культуре, превыше всего оберегая гражданский мир и толерантность.

P.S. Дед – поляк, отец – украинец, а мать – чистокровная русская. Так кто же я, воспитанный в городском еврейском районе?

Александр, гражданин Украины